В современном городе думать некогда. Все бегут. Перед глазами мелькают знакомые до неразличения объекты. И вдруг на стене, где раньше не было ничего привлекающего взгляд, теперь в человеческий рост яркими красками написано: «ЗАЧЕМ». И останавливаешься, задумываешься… Этим словом исписана вся Москва, его можно увидеть на стенах домов в больших и маленьких городах России, Украины, Чехии, Финляндии... Будто какая-то тайная организация вооружилась баллончиками с краской и заставляет прохожих думать.

Организация и в самом деле существует. Это группа уличных художников, которая так и называется — «ЗАЧЕМ». У группы есть штаб. Обстановка в нем ничуть не напоминает тусовку хулиганов-бомберов с баллончиками: трезвонят телефоны, один молодой человек, судя по поведению, главный или как минимум дежурный, раздает указания остальным, одновременно выстукивая что-то на клавиатуре лэптопа и разговаривая по мобиле о каких-то счетах и накладных. Терпеливо жду. Наконец рядовые бойцы невидимого фронта, получив задания, разбегаются, телефоны на какое-то время замолкают, и я достаю блокнот…
— Привет. Давай договоримся, как тебя представить. Ведь ваше творчество анонимно и до некоторой степени даже криминально…
— Привет. Пусть будет Кирилл. Без фамилии. А анонимность в граффити — вещь относительная. Граффити должно быть анонимным, но одновременно узнаваемым. У каждого райтера, у каждой команды есть свои фишки, по которым их работы, если ты в теме, всегда можно опознать…
— Ну, ваши фишки, пожалуй, самые узнаваемые. Вопрос «Зачем?» — отличная находка… Я видел в Интернете ваши ранние работы, неуклюжие такие, корявые, но слово «зачем» там уже было. Теперь это зачастую целые живописные полотна… Скажи, в начале было слово? Рисовать начали позже?
— Нет. Сначала мы как раз просто рисовали на стенах. А милиционеры, когда нас ловили, спрашивали: «Зачем вы это делаете? Шли бы лучше водки выпили…» Вот мы и стали писать: «Зачем».
— Забавно. Выходит, что концептуальный вопрос самой известной команде русских граффитчиков подарила родная милиция? И как вы сами на него отвечаете?
— А мы не отвечаем. Вопрос, возникающий в умах наших зрителей, это и есть наш ответ.
— Концептуальность для российского граффити скорее исключение, чем правило. Потому ваша команда и выделяется на общем фоне. Большинство же граффитчиков бездумно следуют моде. Как в известной телерекламе против курения: «Бомбит, закрашивает вражескую мазню…» Вы как-то отделяете себя от бомберов, тупо метящих территорию? Или считаете их «своими»?
— Ну вот смотри. В России есть некая политическая система. Она как-то работает. И каждый житель страны в этом участвует. Но один при этом известный политтехнолог, другой только ходит на выборы, а третий сидит дома и водку пьет. И они все как-то влияют на целое. Так и в граффити. Кто-то рождает концепты, кто-то их бездумно воспроизводит. Из всего этого складывается общественное явление.
— А вас не смущает то, что вы с вашими концептами вторгаетесь в чью-то частную собственность? Почему не рисовать на каких-нибудь заброшенных развалинах?
— Потому что для нас важен зритель, важен конфликт, потому что мы хотим разрушить монотонность города. Мы ведь ведем войну с обывателем. Может быть, не очень умную войну, не лучшими методами и с непонятными целями, но... если не знаешь, что делать, — делай хоть что-то...
— Разрушая монотонность города, вы одновременно посягаете на замысел дизайнеров, архитекторов тех объектов, на которых рисуете. Это вас не волнует?
— Лично меня — нет. Замыслы дизайнеров меня вообще не волнуют. Потому что я знаю, кто такие дизайнеры. Это люди, которые изучили пару дизайнерских программ, ну максимум еще на какие-то курсы походили… А над внешним видом шедевров архитектуры сегодня довлеет их содержание. Например, Большой театр — это шедевр, а внутри — клоповник. И потом, гораздо более грубо, чем граффити, облик города разрушают реклама и всякие помпезные новостройки. На них мы в первую очередь и рисуем. Потому что лучше граффити, чем это. Граффити — это реакция на уродство.
— И что в итоге? Каков выход для граффитчика? К чему он приходит? Пока молодой, пока учишься, живешь за счет родителей, можно этим заниматься. А дальше? Жить же этим нельзя?
— Жить — в смысле зарабатывать? Ну, во-первых, можно зарабатывать чем-то другим. Днем работать в офисе, делать ту же рекламу, а ночью закрашивать ее из баллончика. Граффити — ночное искусство. Слышал фразу «Ночью город — наша мастерская, а днем — наша галерея»? Мы вот замутили Центр современного искусства, пытаемся какие-то альбомы выпускать, вертимся потихоньку… Но можно и собственно граффити зарабатывать. Граффитчик рождает концепции, они становятся модными, их покупают. Тот же Бэнкси — он ведь миллионер. Но это больше в Европе. У нас пока бесплатно берут. Например, в ЦУМе как-то продавались майки с принтами наших работ. Без нашего ведома. Но это уже движение в том же направлении. Человек делает себе имя как граффитчик, и это имя рано или поздно начнут покупать.
— То есть система все-таки побеждает граффитчика, заставляет работать ради денег? Генерал повстанцев переходит на сторону правительственных войск?
— Но он все равно остается повстанцем. У него купили и включили в систему его вчерашнее, а он уже придумал что-то новое. И еще у него остается ночь.
— Какая-то вечная война получается. То ли на два фронта, то ли с самим собой. Какое у этого всего будущее?
— А нет будущего. По крайней мере какого-то великого будущего у граффити нет. Мы придумываем объяснения для себя, даем интервью, но на самом деле это все глупости. Мы давно уже поняли, что просто маемся дурью. Но остановиться не можем: привыкли. Мы самые обыкновенные графоманы. Кстати, поэтому мы теперь пишем «No future forever», а не «ЗАЧЕМ». Потому что если по-хорошему, то незачем.